«БЕЛЫЙ ПАРУС» МИШШИ СЕСПЕЛЯ
Очерк театрала-филолога Ксении Сурской – Ильиной
…А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой.
М. Ю. Лермонтов
‒ Нет боли никакой…
Моё тело превратилось в тлен?
О, сердце!
Моё пламенное сердце, не угасай!
Не угасай…и гори, хоть с мУкой, но гори!
Эй, звёзды! Я жить хочу!
Вы слышите! Любви хочу!…
Хоть близко счастье Новой жизни, но сил нет…
Хоть бы одна душа – родная, ‒ чтоб согреться…
Есть кто-нибудь?…
(Из пьесы Марины Карягиной «Сын Нового дня»)
‒ Мы слышим тебя, Мишши!
Ты рядом с нами здесь и сейчас. Твои поэтические послания пробуравили время, как дерзкий подснежник мёрзлую землю в первые дни весны.
Смерть больше не преследует тебя.
Её больше нет.
Теперь перед тобой бесконечный белый путь…
И каждый новый день теперь тебе дарует вечное рождение!
В просторном зрительном зале Чувашского государственного ордена Дружбы народов театра им. М. Сеспеля воцарилась абсолютная тишина, когда в полумраке сцены в слепящем луче софитов возникли ломаные очертания мужчины в белом…
Как знамение трагической судьбы мученика над его головой сиял круг, одновременно напоминающий нимб и солнечное затмение.
Он неуверенно держался на ногах, но всё крепче и крепче затягивал вокруг своей шеи украшенный вышивкой шарф, напоминавший то ли чувашский, то ли украинский рушник.
Босой молодой мужчина, одетый в армейское исподнее, колебался…
Его руки дрожали…
‒ Кто ты? (Послышался вкрадчивый женский голос)
‒ Сеспель Мишши.
‒ А кто ты?…
125-ть лет прошло с того дня, как на свет, раздираемый классовыми противоречиями, в период зарождения пролетарского движения в России, появился классик чувашской литературы, поэт-революционер, основоположник силлабо-тонического стихосложения в чувашской поэзии, государственный и общественный деятель Михаил Кузьмин (Мишши Сеспель).
Молодой поэт творил свежо, порывно под псевдонимом – «Сеспель», что на чувашском языке обозначает подснежник.
Злой рок прервал нить его земной жизни в 22 года, но Мишши Сеспель успел оставить после себя неопалимое жаром исторических событий литературное наследие, которое насчитывает около 60-ти стихотворений, отрывки романа «Беглец», часть драмы «Убик», записки из дневника и более ста писем. Произведения М. Сеспеля стали непревзойдёнными шедеврами поэзии его народа. Стихотворение Сеспеля «Пашня нового дня» переведено на 55 языков народов мира.
Национальный поэт всегда начинается с осознания им бесспорной истины, что его творческое дарование гораздо меньше и незначительнее того источника вдохновения, соприкасаясь с которым он начинает испытывать не только восторг, но и ужас.
Мишши Сеспель, как поэт-трибун, стоял лицом к Родине, любил её и жил теми, первоначально казавшимися праведными законами, которые диктовала ему революция.
Создалось такое впечатление, что самые выдающиеся поэты нашей страны, пришедшие от щедрот земли российской – будто изначально имели цель вернуться обратно, но уже в землю.
Неустроенность быта, сложность отношений с окружающими, сильнейшие душевные волнения обрекали ранимую душу поэта на страдания, мытарства, что, в конечном счёте, провоцировали трагические события, несовместимые с жизнью.
Великий немецкий поэт Генрих Гейне писал: «Когда мир раскалывается пополам, вместе с ним раскалывается и сердце поэта».
«Жизнь моя вся тебе отдана,
Вот и сердце принёс на блюде
С кровью свежей, жри, наклонясь, ‒
Этот дар мой последний будет…»
(М. Сеспель «Мой любимый нуль»)
После того, как сердце Мишши Сеспеля было трагически расколото, его мятежная душа обрела мощное энергетическое воплощение в каждом слове его поэтических произведений. Эта пламенная энергия истинного патриота, до кончиков пальцев преданного земле предков, поныне подпитывает и согревает трепетное чувство любви людей к своей Родине.
На сцене театра юного зрителя, которому присвоено его незабвенное имя, Вы не увидите Мишши Сеспеля таким, каким его облик сохранили до нашего времени немногочисленные старинные фотографии и картины известных чувашских художников XX- начала XXI века.
Опираясь на яркие зрительские впечатления от просмотра спектакля, можно сделать убедительный вывод, что режиссер постановки «Сын нового дня» заслуженный деятель искусств России, Республик Калмыкия, Тыва, Азербайджан, лауреат Государственной премии Чувашской Республики Борис Манджиев не стремился воскресить в сценическом образе Мишши Сеспеля его полную физиометрическую копию, представить зрителю молодого субтильного мужчину в светлой рубахе или потёртой гимнастёрке с гладко зачёсанными смоляными волосами и пронзительным взглядом исподлобья.
В основе сценического повествования о молодом гении чувашской поэзии по пьесе драматурга Марины Карягиной была заложена – визуализация этапов становления его внутреннего «Я» как выдающейся творческой личности с твёрдой гражданской позицией.
Режиссёр Борис Манджиев, как опытный нейрохирург, осторожно вскрывает мир ирреальных образов Мишши Сеспеля, обнажая пульсирующее сознание чувашского поэта, последовательно извлекая болезненные области его восприятия исторической событийности и трагических фактов из личной биографии.
Жанр спектакля ‒ фантасмагорическая феерия расширяет границы традиционного понимания истоков поэтического творчества чувашского «подснежника» и предлагает зрителю оценить высоту, смелость и зрелищность «полёта» режиссёрской фантазии.
Артисту Сергею Никитину, исполнителю роли Мишши Сеспеля в постановке Б. Манджиева «Сын нового дня», выпала непростая задача – представить поэта не только как человека, терзаемого муками творчества, плохим состоянием здоровья, внутрисемейной драмой и жизненными неурядицами, а дерзко заявить со сцены о том, что М. Сеспель, прежде всего, это несокрушимый идеологический стержень революции, в фундамент которого заложены обострённое чувство справедливости, честность, чуткость, порядочность и юношеский максимализм.
Словно это та самая мачта корабля, на которой развивается белый парус надежды поэта на светлое будущее чувашского народа!
Мишши Сеспель воодушевлённо говорил: «Революция вдохнула в нашу жизнь новый, животворный дух. Всюду и во всём Возрождение. Стала развиваться и чувашская поэзия, призванная освещать путь чувашского народа и быть новым духом!».
Обладая убедительными трагедийными способностями, Сергей Никитин смог удивительно точно визуализировать на сцене оголённый нерв сверхчувствительного поэтического восприятия М. Сеспеля политически не стабильной действительности.
Нужно понимать, что поэт-трибун – это вечный огонь!
Его пламенный талант – дар, а не наказание!
Жар его слов согревает и вдохновляет любить свою Родину наперекор и вопреки…!
Мишши Сеспель в исполнении Сергея Никитина мне напомнил главного героя романа Николая Островского «Как закалялась сталь» Павку Корчагина, который на протяжении многих десятилетий был вдохновением для комсомольцев, вобрав в себя самые ярые революционные взгляды.
В спектакле «Сын нового дня» личность Мишши Сеспеля представлена через призму символизма его поэтических образов, но достаточно разнопланово и по существу.
Воспоминания о матери и отце – это болевые точки детства и юности чувашского поэта, к которым режиссёр обращается в переломные моменты его сценической биографии.
Образ страдающей матери поэта (народная артистка Республики Чувашия Ирина Архипова), как символ безусловной любви и нескончаемой боли за старшего сына, возникает на сцене как библейский вестник в предзнаменование роковых событий в судьбе главного героя.
В одном из эпизодов спектакля мать в попытке уберечь сына от злого рока, наставляет: «Никому не открывай душу. Ни с кем не делись своими страданиями».
Как известно, детство Мишши было омрачено страшным несчастным случаем ‒ мальчик отморозил себе ноги, что привело к скорому развитию костного туберкулёза. Иногда одна нога болела у него так сильно, что его младшему брату приходилось привозить будущего поэта в школу на санках.
Болезнь, периодически обостряясь, так и не отступила до конца жизни Мишши Сеспеля.
Мать поэта, конечно, винила себя за подорванное здоровье своего старшего ребёнка – не уследила, но ещё более тяжёлой, практически морально неприподъёмной, «карой небесной», оказалась ещё одна внутрисемейная драма.
Отец будущего поэта в состоянии аффекта из-за неожиданного публичного унижения убил своего старшего брата на его же свадьбе и вскоре попал на каторгу.
Но, Мишши Сеспель не отрёкся от отца, он на всю жизнь остался для него другом и наставником.
В одном из эпизодов спектакля, поэт, которому с детских лет не хватало отцовской поддержки, оказавшись под обстрелом на поле боя во время Первой мировой войны, признаётся: «Чтобы услышать голос своего отца, не пожалел бы жизни собственной».
В постановке Бориса Манджиева отец поэта (заслуженный артист Республики Чувашия Николай Дмитриев) как сценический персонаж эпизодичен, но, очень заметен и, по сути, многозначителен.
Мишши Сеспеля не раз попрекали преступлением, которое совершил его отец, сравнивали с ним, приписывая поэту негативные качества.
Поэтому символический образ отца, испытывающего чувство глубочайшего сожаления за содеянное, также как и матери, появляется в спектакле в трагические моменты сценической жизни Сеспеля.
А теперь логично вернуться к самому началу спектакля, к символическому прологу, в котором поэт, якобы, оказывается узником двух параллельных миров.
‒ Кто ты? (Послышался вкрадчивый женский голос)
‒ Сеспель Мишши.
‒ А кто ты?…
Ответ последовал незамедлительно. Я – Эсрель.
В древних представлениях чувашей в момент смертной агонии умирающему являлся длинноволосый высокий худой человек, одетый в нечто белое – проводник в мир мёртвых, дух смерти Эсрель.
Этимология обозначения мифологического существа из «нижнего» (загробного) мира исторически восходит к исламской терминологии.
В Коране есть такое утверждение: «Человек несёт свою судьбу, привязанной к шее».
Именно в момент отчаяния чувашского поэта, уставшего от тяжести своего земного «креста», «привязанного к шее», на театральной сцене возникает стройная фигура Эсрель – не уродливого демона в саване с растрёпанными длинными волосами и острозаточенной косой – традиционным дохристианским атрибутом смерти, а красивой ухоженной женщины, элегантно одетой в деловой гарнитур кипельно белого цвета, состоящий из брючного костюма, пальто и головного убора – миниатюрного дамского котелка. Даже коса оказалась при ней – туго заплетённые «в колос» чёрные волосы.
Фактически образ Эсрель ‒ это та самая точно выверенная режиссёром доза авангарда, которая выводит спектакль «Сын нового дня» из плоскости традиционного решения театральной постановки о жизни неординарной личности, оставившей след в истории, на более высокий профессионально-качественный уровень.
Удивительно, что этот иррациональный персонаж, вызывающий страх смерти, как бы извне подаёт первоначальный импульс самосохранения у поэта и «проливает» свет на основные нравственные ориентиры сценического действа.
С точки зрения христианской парадигмы, в связи с человеческой ограниченностью, масштаб воздействия иррационального на судьбу каждого живущего на Земле точно определить невозможно.
В спектакле «Сын нового дня» Эсрель забавляет то, как Мишши Сеспель в одиночку несёт на своих плечах тяжелейшие жизненные обстоятельства.
Она с некоторой долей иронии вопрошает у Сеспеля: «Зачем, стараясь для других, ты нищим остаёшься сам?».
Бревно, которое поднимает через силу на своём хребте молодой поэт-патриот в начале спектакля – предмет символический, имеющий двоякий смысл.
Во-первых, это очевидная отсылка к известному эпизоду «Ленин на субботнике», где Владимир Ильич помогает рабочим нести срубленное дерево, а во-вторых, Мишши Сеспель, под хлёсткие звуки кнута, как бы через силу, взвалиет на себя тот самый «крест Гения», который превращает судьбу творчески одарённого человека в мученический путь. Удержишь его – твоё имя будет жить в веках.
Недаром Эсрель, обладающая способностями управлять людьми, как марионетками, становится всего лишь наблюдателем, периодически высвечивающим огромным ручным фонарём важные моменты в биографии чувашского поэта. Она провозглашает: «Времена на моей стороне! И это страшная игра!».
Дух смерти предоставляет Мишши Сеспелю свободу выбора. Пусть он сам решает, как поступить в той или иной жизненной ситуации, но при этом, не пересекая черту дозволенного.
Образ Эсрель, безусловно, заслуживает пристального зрительского внимания.
Заслуженная артистка Республики Чувашия Венера Пайгильдина исполнила эту роль фантастически.
На мой взгляд, каждая её актерская работа на сцене – это всегда реалистичная поэзия жизни в стиле Анны Ахматовой.
Женские персонажи в постановке Бориса Манджиева условно делятся на две категории – тех, кто способствует пониманию твёрдой гражданской позиции и сути трудовых обязанностей Мишши Сеспеля, как должностного лица (женщины-простолюдинки, оставшиеся вдовами, в исполнении заслуженных артисток Республики Чувашия Татьяны Ильиной-Зайцевой и Светланы Дмитриевой, а также Екатерина Чекушкина в роли Дуни) и героинь лирико-романтической сюжетной линии (Нуси ‒ актрисы Надежды Полячихиной и Кати ‒ актрисы Альбины Агеевой).
Если симпатичная, курносая, задорная коммунарка Катя, первая проявившая интерес к Мишши Сеспелю символизирует земное женское начало, то неожиданно появившаяся в его жизни вдумчивая, изящная, как статуэтка, Нуся ‒ небесное (возвышенное).
Сеспель изначально не рассчитывал на взаимность в близких отношениях с женщиной, считая, что невозможно полюбить хромого человека, который от боли ночью грыз подушки.
Анастасия Александровна Червякова (Нуся) – впоследствии стала музой чувашского поэта, его «дорогим другом, звёздочкой дальней с нежно-печальным сияньем».
Она была старше на 10 лет Мишши Сеспеля и, к тому же, замужем.
Семейная жизнь Нуси не сложилась. Но, несмотря на то, что она жила отдельно от мужа, предать узы брака не смогла.
После похорон мужа, умершего от тубёркулёза, она вернулась в Симбирск.
Больше с поэтом они так и не увиделись.
Но сохранились поэтические строки романтических посвящений музе поэта, некоторые письма и трепетные воспоминания о высокой любви Мишши и Анастасии.
После трагической гибели чувашского поэта, Нюся написала о нём: «Так любить могут только идеально хорошие люди. А их в наш век так мало».
Однако, в постановке «Сын нового дня» режиссёр Борис Манджиев не романтизирует отношения Мишши и Нюси, как мужчины и женщины, он выводит на первый план трагедию их чисто платонических отношений.
В одном из наполненных болью расставания писем поэт признаётся своей возлюбленной, что жить без неё стало настолько невыносимо, что лучше и не жить вовсе.
Текст именно этого письма становится приманкой для духа смерти Эсрель и символическим стартом в бескомпромиссной игре, на кон которой поставлена судьба чувашского поэта.
В прямом смысле душераздирающей сценой постановки становится отчаянная попытка Мишши Сеспеля удержать вереницей отправленных писем, тянущихся по траектории неспешного шествия Анастасии по сцене, свою единственную музу и любовь. Постепенно произносимые поэтические строки посвящений Нусе превращаются в крик…
Сценическим антагонистом Мишши Сеспеля в спектакле Бориса Манджиева «Сын нового дня» является товарищ Миронов в исполнении артиста Дмитрия Петрова.
Приятельские отношения Сеспеля и Миронова в спектакле, завершились деструктивно ‒ предательством.
Из открытых источников известно, что Михаил Кузьмин (Мишши Сеспель) в двадцать лет стал главой ревтрибунала (по аналогии – главным прокурором). Он трудился честно и совестливо, решения принимал по справедливости.
Этим Сеспель и нажил себе врагов из числа тех людей, которые только называли себя коммунистами, а на деле ‒ добивались личной выгоды. Экспроприированное имущество присваивали себе и пользовались партийным положением для решения своих вопросов.
На Мишши Сеспеля стали сыпаться кляузы. Одна из них – о поджоге здания ревтрибунала ‒ дала результат. Поэта арестовали, несмотря на наличие убедительных доказательств, подтверждавших, что в это время, он находился в командировке в Казани, и продержали в заключении больше года. Там же, в тюрьме, обострилась болезнь костного туберкулёза – нога болела зверски.
Погрузившись в глубокое отчаяние, Сеспель даже пытался свести счёты с жизнью, съев серу с раздобытых спичек. Он тяжело отравился, но остался жив.
Поэта оправдали, но сильно подорванное здоровье не позволило ему остаться в Чувашии. Благодаря помощи верных друзей, он уезжает в Крым на лечение.
Это подлинная история из жизни чувашского поэта, а на сцене зрители смогли увидеть, каким образом у строгого, добропорядочного, на первый взгляд, ответственного работника ‒ товарища Степанова развился негатив по отношению к честному, справедливому, верному своим политическим идеалам поэту и гражданину.
Яркий, острохарактерный артист Дмитрий Петров с полным пониманием опасной сущности своего персонажа, смог убедительно показать в спектакле индивида, способного «по-дружески» втереться в доверие, а затем, при удобном случае, вонзить нож в спину.
В своих убеждениях Миронов не стабилен, он легко поддаётся влиянию бывшей элиты общества, представителей аристократии с зашкаливающим чувством собственного превосходства (артисты Владимир Свинцов и Екатерина Чекушкина), считающих, что начальник ревтрибунала Кузьмин (Сеспель) слишком высоко летает: «Сейчас он – орёл, но скоро сдохнет! Соскучилась по поэту новая тюрьма…».
«Наступило время жертвоприношения!».
В содержательном плане постановки показателен эпизод символической дуэли основных идеологических антагонистов спектакля Сеспеля и Миронова, где в роли секунданта или рефери выступает сам дух смерти Эсрель. Столкновение противопоставленных друг другу их внутренних моральных установок происходит то ли наяву, то ли в голове измождённого поэта, находящегося в заключении.
Миронов не в состоянии смириться с тем, что люди доверили «карающий меч пролетариата» «ребёнку» (поэту на тот момент было всего лишь 20 лет). Он считает политические взгляды Сеспеля – демагогией и не более.
Но Мишши с гордо поднятой головой ответил Миронову, что никому из живущих не удастся пошатнуть крепкие основы его убеждений.
В спектакле Миронов даже навещает Сеспеля в тюремных застенках, напоследок произнеся страшные античеловеческие слова: «Честь и гордость ‒ звучит красиво! За честь и гордость погибаешь ТЫ!».
Такие «люди», к сожалению, были, есть и будут всегда. И очень часто, как тот же самый товарищ Миронов, они избегают наказания, продолжая жить и работать, как ни в чём не бывало…
Заслуженный артист Республики Чувашия Леонид Яргейкин совершенно по-новому, в неординарном ключе представил в постановке Бориса Манджиева «Сын нового дня» образ Павла Иосифовича Бекшанского (Пани) – комсомольского работника, журналиста, заслуженного работника культуры Чувашской АССР.
Коммунист Бекшанский в спектакле задумчив, сентиментален и даже слегка романтичен. Паня ‒ организатор и духовный вдохновитель коллектива драматического кружка. Он даже пытался поставить пьесу, которую написал Мишши Сеспель, всячески поддерживая её автора.
Любопытен тот факт, что в репертуаре Чувашского театра юного зрителя есть ещё одна постановка о жизни и творчестве Мишши Сеспеля ‒ поэтический перфоманс «Сеспель» (режиссёр – заслуженный деятель искусств Республики Башкортостан и Республики Татарстван Байрас Ибрагимов), в которой Леониду Яргейкину представилась возможность сыграть самого чувашского поэта-революционера.
Предположу, что в роли Павла Бекшанского Леонид Яргейкин чувствовал себя гораздо увереннее и комфортнее.
Смелым режиссёрским решением в постановке «Сын нового дня» стали зеркальные роли двух значимых персонажей ‒ вождя пролетариата Владимира Ильича Ленина и следователя, разбирающего дело о поджоге ревтрибунала, которые совершенно по-разному исполнил на сцене один актёр – заслуженный артист Республики Чувашия Виталий Сергеев.
Каждый из этих сложных и неоднозначных персонажей выполняет свою сюжетообразующую функцию причём со смысловой пометкой «плюс» или «минус».
Если Ленин в контексте жизненных событий Мишши Сеспеля всё-таки положительный герой, сумевший посеять в «почву разума» молодого поэта зерно коммунистической идеи, принесшей зрелые плоды твёрдых политических убеждений, то следователь дела о поджоге, внешне, по большому счёту, ничем не отличающийся от Владимира Ильича, сыграл резко отрицательную, разрушительную роль, которая повлекла за собой цепь дальнейших трагических обстоятельств в жизни чувашского поэта-патриота.
На сцене артист Виталий Сергеев выглядел как двуликий Янус.
Неординарно выстроен в спектакле эпизод выступления В. И. Ленина перед трудящимися. Ораторское мастерство вождя пролетариата было настолько искусным, что каждое его слово становилось ключиком, приводившим в движение человеческое нутро, как некий механизм, словно внимали его речам не люди, а механические куклы.
Не сразу можно было догадаться, что в сцене допроса Мишши Сеспеля присутствовал уже не Владимир Ильич, а другой персонаж ‒ жестокосердный следователь, который напомнил поэту, что он ‒ сын убийцы. Выглядел он также как и Ленин, за исключением некоторых деталей, придающих его образу агрессивный смысловой оттенок – чёрных кожаных перчаток и кепки с козырьком, повёрнутым назад, к затылку, иначе, нежели у вождя.
Тем не менее, Сеспель в следователе видит черты вождя пролетариата и под звуки излюбленного музыкального произведения Ленина ‒ «Аппассионаты» Бетховена (соната №23 фа минор) поэт клянётся ему в любви к своей Родине, к чувашскому языку: «Что будет с Родиной моей?! Она расцветёт! Чувашский язык будет разрезать железо! Он станет раскалённой сталью…».
Когда в порыве гнева следователь срывает с головы кепку, обнажая покрытую волосами голову, не вдаваясь в подробности, становится понятно, что и у этой истории есть «две стороны одной медали».
Немаловажным персонажем в постановке Бориса Манджиева «Сын нового дня» стал доктор, к которому Мишши Сеспель попал случайно, проходя медосмотр перед отправкой на фронт.
Врач в исполнении народного артиста Республики Чувашия Александра Степанова прекрасно понимал, что Сеспелю, страдающему от страшных болей в ноге, физически будет неимоверно сложно воевать ‒ по состоянию здоровья он не годен, но тот героический моральный настрой, то зарево патриотизма, которое согревало сердце поэта, невозможно было сдерживать оковами болезни.
Мишши, несмотря на страшные ноющие боли в ноге, готов был даже сплясать перед доктором, ради того, чтобы подтвердить свою пригодность пополнить ряды защитников Отечества. На что доктор откровенно признался: «Я всякое видал, но чтоб такое… Настырный парень!».
Он даёт разрешение ехать Мишши на фронт, понимая, что благодаря искренней любви к Родине, самоотверженности и храбрости таких парней, как этот отчаянный чуваш, Победа возможна!
Во время Первой мировой он сражается наравне со всеми…
И остаётся жив.
Трагическая гибель ждёт поэта уже в мирное время.
Согласно архивным документам, в последний день своей жизни 15 июня 1922 года Сеспель, работая делопроизводителем в уездном земском отделении села Волчья гора Остерского уезда на Украине, успел проявить человеческое сострадание и пролетарскую солидарность.
Он самовольно выдал двум семьям беженцев несколько пудов зерна, а также поставил под личный контроль следствие по убийству кулаками простого крестьянина. Поэтому он и вступил в конфликт со своим начальством, которое, видимо, покрывало злоумышленников.
В тот же день Сеспеля нашли повешенного в саду. Согласно основной версии – поэт совершил самоубийство. По другой, его убили те недоброжелатели, которые «под революционный шумок» решили обогатиться и побоялись, что Сеспель предаст это огласке.
Мишши Сеспель был погребён без соблюдения какой-либо обрядности, даже без гроба.
В 1954-м году останки поэта были перезахоронены в парке г. Остер Черниговской области (Украина). Вернуть их на Родину в условиях сегодняшнего дня не предоставляется возможным.
В Чебоксарах именем Мишши Сеспеля названа улица, установлен памятник, открыт музей, в родной деревне действует Мемориальный музей «Родина Михаила Сеспеля», его имя носит Чувашский государственный театр юного зрителя.
В конце спектакля чувашский поэт, прихрамывая, остаётся в одиночестве в центре тёмной сцены, но над ним по-прежнему сияет божественный ореол.
Он, как белый парус, посреди ночной бури…
Он просит Всевышнего об одном ‒ услышать его голос… он просит продлить ему жизнь…
И, постепенно, шаг за шагом, продолжая взывать к Господу, Мишши Сеспель начинает набирать обороты, он ускоряется – его хромая походка превращается в стремительный бег, чтобы превратиться в полёт над землёй обетованной…
Сам финал фантасмагорической феерии Бориса Манджиева «Сын нового дня» масштабен, грандиозен, фундаментален. При помощи мощных художественных средств режиссёр возводит на сцене театра нерукотворный памятник чувашскому поэту-патриоту.
Сквозь растерзанные пожелтевшие от времени листы рукописей, а может быть вдохновенные «паруса» души поэта-патриота Мишши Сеспеля словно из будущего проливается свет на современные картины мирной жизни его любимой Родины – Чувашии.
Чуваш с могучим сердцем, житель новой эры,
Плечами подпирая неба свод,
Шагнёт в простор, одеждой солнечной сверкая,
Обнимет Новый день его с любовью, верой,
И путь, что впереди, цветами уберёт
Интернационала радуга живая.
(Мишши Сеспель «Пашня нового дня»)
Постановка Бориса Манджиева «Сын нового дня» ‒ это лучшая сценическая версия пьесы о легендарной личности, которую мне довелось посмотреть за последнее время.
Режиссёру действительно удалось увидеть глазами Мишши Сеспеля переломные моменты истории нашей страны и с помощью уникальных художественных средств воплотить эти роковые эпизоды на театральной сцене.
Ход сценического повествования в спектакле «Сын нового дня» не предусматривает хореографических композиций и вокальных партий.
Однако, разнохарактерная насыщенная музыка о трагической судьбе Мишши Сеспеля, написанная заслуженным деятелем искусств Республики Чувашия, композитором Андреем Галкиным в спектакле Бориса Манджиева – настоящая поэзия в нотах. Она точно и тонко поддерживает сложную аллегорическую концепцию сценического действия.
Вся художественная часть фантасмагорической феерии «Сын нового дня» представляет собой единство стиля и композиции.
Сценография спектакля (художник-постановщик Мария Щуплецова, Санкт-Петербург) визуально покоряет масштабом оригинальных декораций и зрелищностью светового оформления (художник по свету – Михаил Добрышин, Санкт-Петербург).
Основательно продуманные и неординарно сконструированные костюмы героев времён революции 1917 года и НЭПа художником, были профессионально исполнены грамотными мастерами по пошиву. С восхищением и признательностью их таланта хочется сказать: «Снимаю шляпу!».
Поражают разнообразие фасонов и геометрические особенности костюмов революционного периода.
Стилистически грамотное сочетание четырёх цветов: белого, чёрного, серого и красного ‒ это образец высокого художественного вкуса.
Гарнитур аристократа серого цвета с красной фурнитурой, алым галстуком и пурпурной розой в петлице представляет собой особое эстетическое удовольствие.
Впечатляет и гигантского размера шинель как метафорический образ войны, поглощающий стройную фигуру главного героя.
Отсутствие танцев в фантасмагорической феерии «Сын нового дня» заменяется пластичностью движений главных героев, специфичной жестикуляцией актёров массовых сцен и общей логикой перемещений персонажей по сцене, достойно поставленных режиссёром по пластике – заслуженным деятелем искусств, заслуженной артисткой Республики Башкортостан, лауреатом Всероссийской театральной премии «Арлекин» Рамизой Мухаметшиной.
Для меня ‒ поэтессы, издавшей 4 сборника стихов, автора текста официального Гимна Пензенской области, которому в 2026-м году исполнится 20-ть лет, трагическая судьба и прогрессивное творчество Мишши Сеспеля стали чрезвычайным событийным открытием.
Фантасмагорическая феерия режиссёра Бориса Манджиева «Сын нового дня» по пьесе драматурга Марины Карягиной – это мощный культурный прорыв в преображённое будущее театральной Чувашии.
Жизненный путь чувашского поэта-патриота Мишши Сеспеля был слишком короток, но удивительно светел и плодотворен!
Он ушёл по белой дороге, усыпанной подснежниками, в вечность…
И каждый новый день жизнеутверждающее слово Мишши Сеспеля, как парус, сияющий белизной на волжских просторах, снова и снова мятежно бросает вызов несовершенству законов земного мироздания…
И утро, скинув зимние одежды,
Вдруг обнажило трепетное тело,
Уставшее без веры и надежды.
И развернули контурные карты
Мерцающие, как гирлянда, звёзды –
Веснушки на носу бродяги марта,
Любить и верить никогда не поздно.
Зевнул, проснувшись над рекою город,
И стёрлись грани, где пророк, где грешник…
И сквозь пары бензина, соль и солод,
Смотрел младенец – маленький подснежник.
Александр Гутин
